— Вот эта заметка в газете не дает мне покоя, — сказал он.
— Неприятная история. Сомс, но я бы не стала волноваться. Люди просматривают эти, заметки и тотчас же о них забывают. Помещают их просто так — для забавы.
— Недурная забава! Эта газета пишет, что у нее не меньше миллиона читателей.
— Ведь имен нет.
— Эти политики и светские бездельники все друг друга знают, — сказал Сомс.
— Да, дорогой мой, — ласковым, успокоительным тоном заметила Уинифрид, — но теперь не принято к чему бы то ни было относиться серьезно.
Она рассуждала разумно. Успокоенный, он улегся спать.
Но с тех пор как Сомс отошел от дел, он изменился сильнее, чем предполагал. У него не было больше профессиональных забот, на которые он мог бы обратить унаследованную от Джемса способность тревожиться, и ему ничего не оставалось, как беспокоиться из-за повседневных неприятностей. Чем больше он думал об этой заметке, тем сильнее ему хотелось дружески побеседовать с редактором. Если он сможет прийти к Флер и сказать: «С этой публикой я все уладил. Больше подобных заметок не будет», — гнев ее остынет. Если не имеешь возможности внушить людям благоприятное мнение о своей дочери, то во всяком случае можно заткнуть рот тем, кто громогласно высказывает мнение неблагоприятное.
Сомс ненавидел, когда его имя попадало в газеты, в остальном же он относился к ним терпимо. Он читал «Тайме». «Тайме» читал и его отец Сомс с детства помнил хруст больших страниц. В «Таймсе» помещали новости, больше новостей, чем он успевал прочесть. К ее передовицам он относился с уважением; и хотя утверждал порой, что количество приложений можно бы и сократить, все же считал, что это достойная джентльмена газета. Аннет и Уинифрид читали «Морнинг Пост». О других газетах Сомс имел смутное представление, заголовки в них были, напечатаны слишком крупным шрифтом и страницы были словно разрезаны на куски. На прессу в целом Сомс смотрел, как всякий англичанин: она существует. У нее есть достоинства и недостатки, и — как бы то ни было — от нее не уйдешь.
На следующее утро, часов в одиннадцать, он отправился на Флит-стрит.
В редакции «Ивнинг Сан» он подал свою визитную карточку и изъявил желание повидаться с редактором. Клерк бросил взгляд на цилиндр Сомса, а затем провел посетителя по коридору в маленькую комнатку. Кто-нибудь его примет.
— Кто-нибудь? — сказал Сомс. — Мне нужен редактор.
Редактор очень занят. Не может ли Сомс зайти попозже, когда народу будет меньше?
— Нет, — сказал Сомс.
Не сообщит ли он, по какому делу пришел? Сомс отказался.
Клерк еще раз посмотрел на его цилиндр и удалился. Через четверть часа Сомса ввели в комнату, где веселый человек в очках перелистывал альбом с газетными вырезками. Когда Сомс вошел, человек поднял глаза, взял со стола его визитную карточку и сказал:
— Мистер Сомс Форсайт? Да?
— Вы редактор? — спросил Сомс.
— Один из редакторов. Садитесь. Чем могу служить?
Сомс, желая произвести хорошее впечатление, не сел и поторопился достать из бумажника газетную вырезку.
— Во вторник вы напечатали вот это.
Редактор просмотрел заметку, казалось, просмаковал ее и спросил:
— Да?
— Будьте добры сказать мне, кто это написал.
— Мы никогда не сообщаем фамилий наших корреспондентов, сэр.
— Я-то, собственно говоря, знаю.
Редактор открыл рот, словно хотел сказать: «В таком случае, зачем же вы спрашиваете?» — но вместо этого улыбнулся.
— Видите ли, — начал Сомс, — автор этой заметки имеет в виду мою дочь, миссис Флер Монт, и ее мужа.
— Вот как? Вы осведомлены лучше, чем я. Но что вам не нравится в этой заметке? Самая безобидная болтовня.
Сомс посмотрел на него. Этот человек слишком беззаботен!
— Вы так думаете? — сухо сказал он. — А приятно вам будет, если вашу дочь назовут «предприимчивой леди»?
— Что же тут такого? Слово необидное. Кроме того, фамилия не указана.
— Значит, вы помещаете заметки с тем, чтобы никто их не понял? — насмешливо спросил Сомс.
Редактор засмеялся.
— Нет, вряд ли, — сказал он. — Но не слишком ли вы чувствительны, сэр?
Дело принимало неожиданный для Сомса оборот. Прежде чем просить редактора впредь не помещать столь обидных заметок, Сомс, видимо, должен был ему доказать, что заметка обидна; а для этого пришлось бы вскрыть всю подноготную.
— Видите ли, — сказал он, — если вы не понимаете, что тон заметки неприятен, то я не сумею вас убедить. Но я бы попросил впредь подобных заметок не помещать. Случайно я узнал, что вашей корреспонденткой руководит недоброе чувство.
Редактор снова взглянул на вырезку.
— Я бы не сказал, судя по этой заметке. Люди, занимающиеся политикой, постоянно наносят и получают удары. Они не слишком щепетильны. А эта заметка вполне безобидна.
Задетый словами «чувствительный» и «щепетильный», Сомс брюзгливо сказал:
— Все это мелочи, не заслуживающие внимания.
— Вполне с вами согласен, сэр. Всего хорошего.
И редактор снова занялся газетными вырезками.
Этот субъект — как резиновый мяч! Сомс приготовился сделать выпад.
— Если ваша корреспондентка считает, что можно безнаказанно давать выход своему сплину на страницах газет, то она не замедлит убедиться в своей ошибке.
Сомс ждал ответа. Его не последовало.
— Прощайте, — сказал он и повернулся к двери.
Свидание вышло не столь дружеское, как он рассчитывал. Ему вспомнились слова Майкла: «Пресса — цветок чувствительный». Сомс решил о своем визите не упоминать.
Два дня спустя, просматривая в «Клубе знатоков» «Ивнинг Сан», Сомс наткнулся на слово «фоггартизм». Гм! Передовая статья.