— Скажите Флер, что я ухожу к ее тетке.
— Покидаете нас, сэр?
— Да, здесь во мне не нуждаются.
Что могло случиться?
— Но с Флер вы повидаетесь перед уходом, сэр?
— Нет, — сказал Сомс.
Неужели кто-то стер меловую черту перед носом «Старого Форсайта»?
— Скажите, сэр, прибыльное это дело — разводить кур?
— Теперь нет прибыльных дел.
— И тем не менее суммы, получаемые от налогоплательщиков, все увеличиваются?
— Да, — сказал Сомс, — тут что-то неладно.
— Не думаете ли вы, сэр, что люди преувеличивают свои доходы?
Сомс заморгал. Даже сейчас, в пессимистическом настроении, он все же был лучшего мнения о людях.
— Позаботьтесь, чтобы Флер не вздумала оскорблять эту рыжую кошку, сказал он. — Флер родилась с серебряной ложкой во рту; по ее мнению, она может делать все, что ей вздумается. — Он захлопнул за собой дверь.
Серебряная ложка во рту! Как кстати!..
Уложив ребенка. Флер удалилась в свое святилище, которое в былые дни носило бы название будуара. Подсев к бюро, она мрачно задумалась. Как мог отец устроить такой скандал на людях? Неужели он не понимает, что эти слова не имеют никакого значения, пока они не преданы огласке? Она горела желанием излить свои чувства и сообщить людям свое мнение о Марджори Феррар.
Она написала несколько писем — одно леди Элисон и два письма женщинам, бывшим свидетельницами вчерашней сцены. Третье письмо она закончила так:
«Женщина, которая прикидывается вашим другом, пробирается к вам в дом и за вашей спиной наносит вам удар, такая женщина — змея. Не понимаю, как ее терпят в обществе. Она не имеет представления о нравственности, какие бы то ни было моральные побуждения ей чужды. Что касается ее очарования — о боже!»
Так! Теперь оставался еще Фрэнсис Уилмот. Она не все успела ему сказать.
"Милый Фрэнсис, Мне жаль, что Вы так внезапно уехали, Я хотела Вас поблагодарить за то, что вчера Вы выступили в мою защиту. О Марджори Феррар скажу только, что дальше идти некуда. Но в лондонском обществе не принято обращать внимания на шпильки. Я была очень рада познакомиться с Вами. Не забывайте нас; когда вернетесь из Парижа — приходите.
Ваш друг Флер Монт"
Впредь она будет приглашать на свои вечера только мужчин. Но придут ли они, если не будет женщин? А такие мужчины, как Филип Куинси, не менее ядовиты, чем женщины. Кроме того, могут подумать, что она глубоко оскорблена. Нет! Пусть все идет по-старому; нужно только вычеркнуть этих субъектов «кошачьей породы». Впрочем, она ни в ком не уверена, если не считать Элисон и такой тяжелой артиллерии, как мистер Блайт, посланники и тричетыре политических деятеля. Все остальные готовы вцепиться когтями вам в спину или в лицо, если на них никто не смотрит. Это модно. Живя в обществе, кто может избегать царапин и кто не царапается сам? Без этого жизнь была бы ужасно тусклой. Как можно жить и не царапаться — разве что в Италии? Ах, эти фрески Фра Анжелико в монастыре св. Марка! Вот кто никогда не царапался! Франциск Ассизский беседует с птицами среди цветочков, и солнце, и луна, и звезды — все ему родные. А св. Кларз и св. Флер — сестра св. Франциска! Отрешиться от мира и быть хорошей! Жить для счастья других! Как ново! Как увлекательно — на одну неделю. А потом как скучно!
Она отодвинула занавеску и посмотрела на улицу. При свете фонаря она увидела двух кошек, тонких, удивительно грациозных. Они стояли друг против друга. Вдруг они отвратительно замяукали, выпустили когти и сцепились в клубок. Флер опустила занавеску.
Приблизительно в это же время Фрэнсис Уилмот опустился на стул в зале отеля «Космополис», но тотчас же выпрямился. В центре комнаты, скользя по паркету, отступая, поворачиваясь, изгибаясь в объятиях человека с лицом, похожим на маску, танцевала та, от которой он, верный Флер и Майклу, решил бежать в Париж. Судьба! Ибо, конечно, он не мог знать, что по вечерам она часто приходит сюда танцевать. Она и ее партнер танцевали безупречно; Фрэнсис Уилмот, любивший танцы, понимал, что видит зрелище исключительное. Когда они остановились в двух шагах от него, он медленно произнес:
— Это было красиво.
— Здравствуйте, мистер Уилмот.
Как! Она знает его фамилию! Казалось бы, в этот момент ему следовало продемонстрировать свою преданность Флер; но она опустилась на стул рядом с ним.
— Итак, вчера вечером вы сочли меня предательницей?
— Да.
— Почему?
— Потому что я слышал, как вы назвали хозяйку дома «выскочкой».
Марджори Феррар усмехнулась.
— Дорогой мой, хорошо было бы, если бы люди не давали своим друзьям худших прозвищ! Я не хотела, чтобы слышали вы или тот старик со страшным подбородком.
— Это ее отец, — серьезно сказал Фрэнсис Уилмот. — Вы его оскорбили.
— Ну что ж! Сожалею!
Теплая рука без перчатки коснулась его руки. От этого прикосновения по руке Фрэнсиса Уилмота словно пробежал ток.
— Вы танцуете?
— Да, но с вами я бы не осмелился.
— Нет, нет, пойдемте!
У Фрэнсиса Уилмота закружилась голова, а затем он и сам закружился в танце.
— Вы танцуете лучше, чем англичане, если не говорить о профессионалах, — сказала она. Губы ее были на расстоянии шести дюймов от его лица.
— Горжусь вашей похвалой, мэм.
— Разве вы не знаете, как меня зовут? Или вы всегда называете женщин «мэм»? Это очень мило.
— Конечно, я знаю ваше имя и знаю, где вы живете. Сегодня в четыре часа ночи я был в нескольких шагах от вашего дома.
— Что вы там делали?
— Мне хотелось быть поближе к вам.
Марджори Феррар сказала, словно размышляя вслух: